Послесловие
31 декабря 1999 года закончилась политическая карьера Бориса Ельцина. Вопреки сложившемуся мнению, он вовсе не стал затворником и до самой смерти 23 апреля 2007 года дал множество интервью. Во всяком случае, их было достаточно, чтобы не считать что он избегает общения с прессой.
Его частная жизнь не является предметом этой книги и поэтому я не буду акцентировать внимания на его туристических поездках или встречах с бывшими коллегами - главами других государств. Например, он продолжал встречаться и вместе отдыхать с таким же как и он пенсионером, бывшим канцлером Германии Гельмутом Колем, и до самой смерти называл его своим другом.
По этой же причине я не буду описывать детали его отношений внутри семьи, образ жизни его внуков, семейные дела дочерей, зятьев и прочие вещи, которые являются элементами частной жизни и которые, на мой взгляд, должны оставаться в тени. Тем более, когда речь идет о политике, ушедшем на покой.
Но его политическое лицо всегда останется интересным и мнение политика такого масштаба как Ельцин по вопросам внутренней и внешней политики будет востребовано еще очень долго. Поэтому, само собой разумеется, что я не мог обойти стороной то, что Ельцин после своей отставки думал о происходящих в России событиях.
Ключевыми для понимания его позиции я бы назвал интервью, которое он дал “Комсомольской правде” в начале декабря 2000 года, практически через год после своей отставки. В этом интервью Ельцин говорит, что нисколько не жалеет о сделанном выборе и что Путин его практически полностью устраивает.
В тот момент в самом разгаре был конфликт между “Газпром Медиа” и “Медиа-мостом” Гусинского (в состав которого входила в том числе и телекомпания НТВ). Поэтому корреспондент затронул и этот вопрос. Ельцин не увидел в этом конфликте наступления Кремля на свободу слова.
Вот та часть интервью в которой Ельцин комментирует этот конфликт:
“Комсомольская правда” (КП): Вы турнир (по теннису - АК) из Лиссабона как смотрели - по спутниковому телевидению?
Ельцин (Е): Да. "НТВ+спорт".
КП: То, что это вещает критикуемое сегодня Кремлем НТВ, вас не смутило?
Е: Тогда уже надо говорить точнее: не критикуемое Кремлем, а критикующее Кремль? Смущало или не смущало, рассуждать нечего: у меня ведь выбора не было. Если бы теннис показывал еще кто-то, я, может, и выбрал бы другой канал.
КП: Раз уж зацепили эту тему, хочу уточнить: то, что происходит сейчас вокруг НТВ, можно, по-вашему, рассматривать как угрозу свободе слова в России?
Е: Рассматривать, конечно, можно, но... не нужно. Никакой угрозы свободе слова нет. Меня беспокоит другое, то, что некоторые эту свободу воспринимают как вседозволенность. Не стоит зарываться, забывать о чувстве меры…”
Также важно, что в ходе интервью Ельцин неоднократно подчеркивал, что сохраняет хорошие отношения практически со всеми своими бывшими соратниками. Особенно он выделил Чубайса и Черномырдина. Упоминал также Немцова и Гайдара. Интересно, что на вопрос кто до сих пор чаще всего заезжает к нему на дачу в Горках, он ответил: “Кто приезжает в Горки? Чаще других - силовики, в частности, Игорь Сергеев (тогда: министр обороны - АК) и Владимир Рушайло (тогда: министр внутренних дел - АК).”
Мне показалось, что это было достаточно неожиданно - услышать, что силовики являются частыми гостями у Ельцина. В этой связи важно вспомнить, что первый путинский премьер, Михаил Касьянов, в своих, вышедших в 2009 году мемуарах, рассказал, что сразу после отставки Ельцин живо интересовался происходящими в стране событиями, приглашал к себе на дачу касьяновских министров и расспрашивал их, как идут дела.
Однако вскоре Путин «вежливо попросил» Касьянова устроить так, чтобы члены правительства перестали беспокоить Ельцина. Путин при этом ссылался на мнение врачей, которые не рекомендовали такие встречи. По мнению Касьянова, по существу это был приказ «больше никому к Ельцину не ездить».
Особенно важно то, что рассказал Ельцин о своих взаимоотношениях с Путиным.
Он сообщил, что встречается с ним один-два раза в месяц и часто бывает так, что высказывает свои критические замечания по поводу тех или иных его действий. В частности он посчитал ошибкой то, как повел себя Путин в ситуации с гибелью подводной лодки “Курск”, которая случилась за четыре месяца до этого интервью. На вопрос о “Курске” Ельцин ответил, что он “открытым текстом сказал Владимиру Владимировичу, что он допустил ошибку, когда остался в Сочи вместо того, чтобы сразу выйти к народу со словами объяснения, сочувствия. В драматические моменты от главы государства ждут не технических советов или указаний, а человеческого сострадания. Нужно было как-то поддержать родственников моряков, попытаться их хоть немного успокоить, снизить градус всеобщего напряжения.”
Тут корреспондент КП сразу встрепенулся и спросил: “Словом, критика, которой подвергли Путина российские СМИ за поведение в истории с "Курском", оправдана?”
Но Ельцин с ним не согласился и ответил: “Нет, я этого не говорил. В том, что президента Путина "назначили" ответственным за гибель моряков, я вижу и намеренную акцию некоторых средств массовой информации, и близорукость нашего общества. К этой критике я отношусь резко отрицательно. Для меня главное, что он пропустил всю эту боль через свое сердце, я это видел.”
Затем речь пошла о начатой Путиным реформе федеративного устройства, которая состояла в унификации всех субъектов федерации (при Ельцине национальные республики и Москва де-факто имели больше самостоятельности, чем “обычные” регионы, хотя в соответствии с ельцинской же конституцией 1993 года все субъекты федерации обладали одними и теми же правами).
На вопрос об этом Ельцин ответил так: “...моя оценка такая: сдержанная поддержка. Разговаривать с региональными лидерами надо, и разговаривать очень уважительно, обязательно учитывая их мнение. Однако верно и то, что давно пора приводить к единому общефедеральному знаменателю местные законы и систему управления. Это тоже давно назревшая задача”.
О начавшемся тогда же конфликте Березовского и Путина Ельцин сказал следующее: “В конце концов от Березовского было больше вреда, чем пользы. Он не работал, а мешал. Поэтому Путин правильно сделал, что занял по отношению к Березовскому и другим так называемым олигархам жесткую позицию. Я поддержал в этом Владимира Владимировича.”
Мне показалось это очень характерным для Ельцина поведением: без сожаления пнуть того, кто стал не нужен, начисто забыв, что без Березовского он никогда не выиграл бы выборы 1996 года, а без победы в декабре 1999 года созданного Березовским избирательного блока “Единство-Медведь” не было бы и победы Путина на президентских выборах в марте 2000 года.
То есть уже и на пенсии Ельцин не изменил своих инстинктов и привычек и продолжал оценивать людей только по их текущей нужности и полезности. Хотя, казалось бы: к чему ему их нужность и полезность теперь, когда он уже не стремится ни к какой власти? Но Ельцин, как старый боевой конь при звуке полковой трубы…
Словом: “посеешь поступок - пожнешь привычку, посеешь привычку - пожнешь судьбу”. В конечном итоге и Путин обошелся с ним также как сам Ельцин обходился со всеми своими своими соратниками. Даже с теми, кому был обязан не то, что успехом, но и даже буквально своей жизнью. Как, например, с Коржаковым. В этом смысле Путин был абсолютно органичен как преемник Ельцина и совпадал с ним на сто процентов.
Корреспондент прямо спросил Ельцина: “Не разочаровались в избраннике?” На что Ельцин уверенно ответил: “Нет, мои ожидания полностью оправдались. Хотя я прямо говорю Путину о его ошибках, но главное, что он оправдал надежды людей.” Корреспондент не унимался: “А за что критикуете?” На что Ельцин сказал: “За разное… Пытаюсь вспомнить что-нибудь, но ничего достойного упоминания в газете на ум не приходит. Какие-то частности. Впрочем, у нас с Путиным и нет принципиальных разногласий.”
Пожалуй единственная четко сформулированная претензия Ельцина к Путину в тот момент была лишь по поводу возвращения старого советского гимна.
Тогда демократическая общественность очень болезненно прореагировала на этот жест Путина, который он сделал “по многочисленным просьбам трудящихся”, а скорее - желая расположить к себе пенсионеров и силовиков.
Отвечая на вопрос корреспондента: “Ваше отношение к тому, что Владимир Путин, по сути, заставил Россию признать Гимн Советского Союза своим? Какие ассоциации возникают у вас при звуках мелодии Александрова?” Ельцин ответил так: “Во-первых, не согласен с формулировкой "Путин заставил". Действительно, многим людям, особенно старшего поколения, нравится прежний гимн. Ну, а я категорически против возвращения Гимна СССР в качестве государственного. При Сталине сначала пели одни слова, затем пришел Хрущев, выкинул строчки об отце народов, а мелодию оставил. При Брежневе опять что-то заменили в стихах, а теперь, значит, будет новая "текстовка"? Нет, такими вещами не шутят. У меня со старым гимном ассоциация только одна - партийные съезды, партконференции, на которых утверждалась и укреплялась власть партийных чиновников. Что до спортсменов, на которых часто любят ссылаться, то им ведь важно, чтобы гимн не менялся, чтобы у него были слова. А старый советский гимн, уверен, нашим атлетам неинтересен, они люди молодые и смотрят в будущее, а не в прошлое. Чубайс хорошо сказал по этому поводу: президент страны не должен слепо следовать за настроением людей, он, напротив, обязан активно влиять на них.”
Этот ельцинский ответ хоть и является очевидным продуктом литературной обработки (Ельцин так никогда не говорил и не формулировал), тем не менее достаточно точно отражает действительную позицию Ельцина по вопросу возвращения советского гимна авторства Александрова-Михалкова.
Дело в том, что в документальном фильме Виталия Манского “Свидетели Путина” есть видеозапись празднования нового, 2001 года, в семье Ельцина (то есть хронологически почти сразу после интервью “Комсомольской правде”).
На этой видеозаписи видно как прямо за праздничным столом автор фильма спрашивает Ельцина: “А “новый” гимн возвращали без Вас?” И Ельцин с каменным лицом, слегка, одними глазами, кивает: “Да, без меня…” Тогда Манский задает ему еще один вопрос: “И даже новый текст его не спасает?” На что Ельцин едва заметно отрицательно качает головой: “Нет, не спасает…” А потом, как бы ставя точку во всей этой дискуссии, хриплым голосом добавляет: “Красненько.”
Таким образом, не подлежит сомнению, что возврат Путиным советского гимна Ельцин не одобрил и посчитал нужным донести эту свою точку зрения до широкой публики. И это была именно его точка зрения, а не его окружения, не т.н. “Семьи”.
Остальные интервью Ельцина в той или иной степени повторяют все те же мысли, которые Ельцин высказал в этом интервью КП. Речь идет, прежде всего, о нескольких интервью “Московским новостям” (МН) которые взяла у него Людмила Телень. Я не стану здесь подробно их анализировать, тем более, что тогдашний главный редактор МН, Евгений Киселев, высказывал сомнения в том, что их действительно давал сам Ельцин. Он считал, что это плод совместного творчества Телень и Юмашева. Такого рода подозрения лишь усилились после того, как Людмила Телень стала зам. руководителя Ельцин-центра, который, как известно, является любимым детищем Юмашева.
Не дает никакой новой пищи для размышлений и серия видео-интервью, которые Ельцин дал журналисту Андрею Максимову в 2002-2003 годах. Всего вышло 20 серий по полчаса каждая. В них Ельцин подробно анализирует все свою жизнь до 1996 года и практически не касается периода после этого. В этом сериале он не делает никаких сенсационных признаний и инсайдов. И в этом смысле проект лишь повторяет все, что было известно до этого (в том числе и из его мемуаров).
Есть еще свидетельство Андрея Илларионова, в котором он рассказывает, что будучи советником Путина по экономике, он попросил через помощника Ельцина Шевченко организовать ему встречу с экс-президентом. И будто бы такая встреча состоялась в декабре 2005 года.
На ней Илларионов прямо спросил Ельцина, что заставило его назначить своим преемником Путина.
Ельцин был очень осторожен в ответах, но дал понять, что крайне разочарован в Путине и что будь его воля, он бы после себя оставил Чубайса. Однако, тот, к сожалению, был “неизбираем”. Так же Ельцин надеялся на то, что конкуренцию Путину мог бы составить экс-премьер Михаил Касьянов. Но и этого, в конечном итоге, не случилось.
Поскольку никакие независимые источники не подтверждают факт этой встречи (и уж тем более ее содержания), то я ссылаюсь на этот мемуар без всякой собственной оценки его подлинности. Как говориться, хотите - верьте, хотите - нет.
В целом, на мой взгляд, позиция Ельцина после отставки мало чем отличается от его позиции до нее. И это заставляет задуматься над тем, что Ельцин подразумевал, когда объявил Путина преемником. Мое понимание Ельцина заставляет сразу отмести тему личной безопасности и благополучия семьи. Если это и сыграло свою роль, то в большей степени у окружения Ельцина, у Семьи, чем у него самого.
Безусловно для Ельцина Семья имела большое значение, особенно в заключительный период его президентства. Но все же Ельцин хорошо понимал масштаб задач и не мыслил настолько утилитарно, чтобы свести все к, грубо говоря, закрытию “Дела Mabetex”(хотя и это тоже было сделано).
Что было главным в эволюции Ельцина и что привело его к тому, что он посчитал Путина самым подходящим кандидатом на роль своего преемника? Я попытаюсь, в меру своего понимания, ответить на этот вопрос.
Ельцин начал свою политическую карьеру вне КПСС после известного пленума 1987 года. К началу 90-х он стал уже ярым сторонником демократии, политических свобод и прав человека. В экономике он был непреклонным рыночником и активно выступал за частную собственность. Также он осуждал советский империализм и приложил немало усилий к тому, что Советский Союз прекратил свое существование. Во внутреннем устройстве России он твердо стоял на принципах федерализма и укрепления местного самоуправления.
Но постепенно, эти принципы стали для него не так важны по сравнению с позиционированием России в мире, с тем, какую роль она будет играть в будущем, насколько ее мнение будет услышано и принято во внимание. Он критиковал т.н. “однополярный мир”, которые сложился после распада СССР, ему не нравилось доминирование США, он испытывал нарастающее беспокойство по поводу “расширения НАТО на восток” и он видел, как Россию перестают “бояться” (что в понимании многих россиян является синонимом слова “уважать”).
Он хотел, чтобы Россия продолжала играть ту же глобальную роль, которую играл СССР. Его совершенно не устраивал статус региональной державы, который у нее по факту сложился после обретения ею независимости.
Для него к концу его правления тема “величия державы” имела безусловный приоритет по отношению ко всей тематике демократии или, допустим, федерализма. Возможно (и скорее всего) так было всегда: Ельцин, как всякий “великоросс” наверняка с рождения был генетически склонен к восхищению “мощью Великого (Третьего) Рима”. Россия без такой “мощи” казалась ему ущербной и униженной. Всякие упреки в свой адрес, что, мол, и он приложил руку к потере Россией этой “мощи”, он воспринимал очень болезненно.
Демократию и рынок он считал средством “сделать Россию великой”, а не целью, к которой нужно стремиться. И, разумеется, “величие” России он видел не в росте благосостояния ее граждан и расцвете их свобод, а в членстве в элитном клубе “великих держав” и в непосредственном участии в управлении человечеством.
Наиболее наглядно это видно по тому, как он воспринимал рыночные реформы. Для него они были лишь средством избежать экономического коллапса. В конце 1991 года ему хватило решимости и энергии резко и без колебаний освободить цены и начать приватизацию.
Но как только благодаря этому Россия отошла от края пропасти и рынок худо-бедно заработал, он утратил всякий интерес к продолжению реформ. Более того, в них он увидел угрозу собственной власти и к началу 1994 года полностью их свернул.
Понадобилась энергия и воля Черномырдина и Чубайса, чтобы эти реформы продолжать, даже не смотря на то, что Ельцин потерял к ним всякий интерес.
Равно как и демократические лозунги были ему нужны лишь для прихода к власти и ее удержания. Но когда ему было нужно, он забывал и про независимость СМИ и про право наций на самоопределение. Достаточно вспомнить, что во время апрельского референдума 1993 года (“да-да-нет-да”) и выборов 1996 года все подконтрольные ему медиаресурсы работали как заправский советский агитпроп. В этом же ряду стоит, например, история с фактически бесплатной передачей Березовскому телеканала ОРТ, а Гусинскому метровой частоты телеканала НТВ…
Также важным для понимания Ельцина является то, как он разрешил свой конфликт с Верховным Советом в 1993 году и его готовность повторить то же самое весной 1996 года. И опять: в марте 1996 года только Чубайс, Черномырдин и Куликов остановили его от реализации уже принятого им решения об отмене президентских выборов и, фактически, антиконституционном перевороте. Ну, а войну в Чечне тут и вспоминать не стоит, настолько очевидно его реальное отношение к праву наций на самоопределение.
Впрочем, иногда кажется, что запрос на “величие России” - это имманентное свойство большинства россиян. Они забывают о нем только в совсем уже критических условиях надвигающегося голода и нищеты. Но как только жизнь хоть чуть-чуть налаживается и у них начинает появляться первый “жирок”, они тут же вспоминают про “величие” и с этого момента оценивают свое начальство уже только по этой шкале. В российской “пирамиде Маслоу” запрос на “величие державы” следует сразу после удовлетворения самых базовых потребностей в еде, крове и одежде.
Когда россиянам говоришь, что, например, голландцы или даже немцы совершенно не беспокоятся насчет “величия державы”, их в большей степени волнует их социальная защищенность или, допустим, качество коммунальных услуг, россияне всегда отвечают, что на то они и принадлежат к великому народу, чтобы беспокоиться о “величии”, и сравнение с голландцами для них унизительно, а немцев они победили в во Второй мировой Войне, поэтому те и стали такими смирными…
В этом отношении Ельцин, конечно же, плоть от плоти русский человек и ставить ему в вину этот его природный империализм совершенно неправильно. Его искренний призыв к Клинтону “Билл, отдай мне Европу” - это квинтэссенция всего, о чем он мечтал, к чему стремился и чем хотел бы завершить свое правление. И поэтому именно Путин его самый естественный преемник. Именно в нем он увидел человека, которые не только думает так же как он, но который в состоянии все эти идеи претворить в жизнь.
В этом и состоит ответ на вопрос почему Ельцин никогда не пожалел о том, что сделал Путина своим преемником. Потому, что в главном он в нем не ошибся. И Путин (нужно отдать ему должное) действительно стал тем преемником, о котором мечтал Ельцин.
Мне кажется глубоко символичным то, что свой первый зарубежный визит в должности президента России Ельцин совершил летом 1991 года в США, а последний в этой роли - в декабре 1999 года в Китай… В этих двух событиях как в капле воды видна вся эволюция Ельцина. И надеюсь, что эта книга хоть немного поможет ее понять.
