Вот честное слово, шла в ФБ, чтобы рассказать любимую историю про мою тетушку, которая, когда была маленькая, засунула себе в нос яблочное зернышко. А через несколько дней малышке-тетушке стало трудно дышать носом: зернышко стало разбухать. Ну ее потащили к врачу, врач взял какой-то там штанген-циркуль медицинский, сунул девочке в нос и вынул зернышко, из которого уже почти проклюнулся росток.
И я всегда в детстве жалела, что вынули - думала, а вот бы у тетушки выросла яблоня из носа, и мы бы яблоки ели целый год. Ну и тетушка тоже. Прямо вижу эту картину - МОЯ ТЕТЯ - ЯБЛОНЯ.
Вот это я и собиралась рассказать, просто так, чтобы кто-то улыбнулся, да пошла смотреть свои воспоминания за этот день - ФБ предложил.
Ну и нашла там свой текст, написанный в июне 2014 года.
Пожалуй, и сейчас подпишусь под ним.
И, думаю, эти мои МНОГАБУКАФФ стоят того, чтобы их прочесть.
В любом случае, не меняю в тексте ни одной из них.
Про ФИННОВ, ЧЕЧНЮ, ДОНЕЦКУЮ РЕСПУБЛИКУ, СВОБОДУ, СМЕРТЬ И СТАРШЕГО СЕРЖАНТА МОРСКОЙ ПЕХОТЫ В ОТСТАВКЕ
Когда Чечня или Ичкерия с серым волком на флаге захотела отделиться от России, я никак не могла понять, почему Россия не дает ей эту свободу. Ну вот сделала бы Россия так, как сделали суровые финны в 1940 году после советско-финской войны, в результате которой они потеряли ни много ни мало двадцать процентов территории: финны вывезли ВСЕХ граждан Финляндии, КТО ХОТЕЛ, с территории, захваченной СССР.
ВСЕХ!
И отделились непроходимой границей. Во сколько им это встало - не знаю, но именно поэтому так мало финнов оказалось в ГУЛАГе, и возможно, именно поэтому Финляндия сейчас - одна из самых развитых и образованных стран мира, ибо принцип их был НЕ СОХРАНЕНИЕ ЗЕМЕЛЬ, А СБЕРЕЖЕНИЕ НАРОДА.
Россия могла сделать то же самое - вывезти всех, кто не хотел жить в свободной или не очень Ичкерии, всех своих граждан, независимо от вероисповедания и национальности, и окружить Чечню плотным забором, через которую ни одна муха бы не пролетела, и ввести при необходимости визовый режим.
Почему это было не сделано, помимо чисто денежных нефтяно-строительных интересов? Ну, это бы означало, что вроде бы как Россия сдалась (собственно говоря, она и так сдалась, но через несколько лет и с неимоверными потерями, и сейчас мы радостно видим, как последние остатки России присоединяются к рамзановской жестокой и деспотичной Чечне).
Кроме того, о какой непроходимой границе можно было говорить тогда (думаю, что и сейчас), если ворованный из российской армии калаш можно было спокойно купить на рынке, почти не скрываясь, зенитный комплекс стоил чуток подороже, конечно, а уж блокпосты ушлые граждане пролетали просто со свистом, поливая дорогу спиртом или водкой...
Ну и, конечно, не в традициях России, а уж тем более новой России, восставшей из СССР, было думать о людском материале.
Беслан и Буденновск - лишнее тому подтверждение...
Но если бы это было сделано, сколько бы Чечня продержалась, будучи географически внутри России?
Да даже если бы и продержалась - это ее и только ее дело.
Но сколько человеческих жизней было бы сохранено!
Сколько баб не выло бы над гробами!
Сколько народа не было бы морально изуродовано войной, сколько бы здоровых и сильных мужиков не чувствовали себя лишними в мирной неудачной жизни, мечтая во сне и наяву о новой войне, которая давала бы им странную возможность ощущать себя нужными...И насколько добрее была бы сейчас моя страна, да и все мы, живущие в ней.
Эх, да что там говорить.
Вот и теперь я не понимаю, почему, выбрав уже Президента, Украина не вывезет ВСЕХ жителей Луганска, Донецка и областей, ВСЕХ, кто не видит своего счастья рядом с товарищами Пушилиным, Гиркиным, Бородаем и др., не воздвигнет непроницаемый забор на общей границе и не заживет своей отдельной жизнью? А господа сепаратисты - своей?
И России было бы тут уже совсем нечем крыть...
Разве не сбережение народа должно быть главным принципом демократической власти? Повторю еще раз - сбережение народа, а не сохранение земель. Как в Финляндии.
Порошенко объявил о создании гуманитарного коридора - честь ему и хвала. Что будет после вывоза через этот коридор мирных жителей? Что будет с теми из мирных жителей, кто видит счастье своей жизни и единственную надежду на будущее рядом с Бородаем, и останется?
Хорошо бы об этом подумать заранее... До ковровых бомбардировок. Россия вот в свое время почему-то не подумала.
ЗЫ: В заключение – воспоминания о чеченской войне одного старшего сержанта морской пехоты из Петербурга. Мы познакомились с ним в квартире, где Лермонтов написал НА СМЕРТЬ ПОЭТА, за что и был сослан на Кавказ. Старшей сержант морской пехоты не только жил с поэтом в одном доме, но, получается, и воевал в одних и тех же местах - Ханкала, Урус-Мартан, Ачхой, Гехи…
Когда-то, конечно, он не был старшим сержантом, он вообще в армию не должен был идти, отсрочку ему дали из-за проблем с сердцем. Но призвали лучшего друга, и он тоже пошел на комиссию.
Врач красивым жестом вырвал из карты листы и сказал, смотри, мол, паря, как мы ради твоей дружбы идем на преступление, и определил его в морскую пехоту. В тот год уже был недобор срочников.
Через несколько месяцев, когда он уже целых три раза стрелял и назывался карасем, что в переводе с языка морпехов означает что-то вроде «немного обученный солдат-первогодок», их отправили в кратковременную командировку в Чечню. Самолет с морпехами приземлился в Грозном 31 декабря 1994 года – аккурат накануне штурма города. Им сказали, что это дня на три-четыре, просто чуть-чуть помочь, и все поверили, а старший сержант и вообще считал, что они приедут, всех арестуют, сдадут куда положено и уедут обратно. А дальше, как сержант потом мне расскажет, было так:
- Через несколько дней меня отправили на КП с сообщением. КП было в паре кварталов ходу, но добраться до него и остаться живым можно было только по подвалам и канализации. Я спустился в первый подвал и увидел, что вдоль стен на каких-то топчанчиках молча сидят люди, мужчины и женщины, с выставленными вперед раскрытыми руками, чтобы было видно, что у них ничего нет. Там было светло, паяльные лампы горели, и я запомнил сложенные из кирпичей печки. Я шел, а люди сидели, вывернув руки, и молча смотрели на меня. И в следующем подвале было то же самое. Потом я выбрался через люк на улицу, дополз до другого, свалился в него, а он был весь забит мертвыми телами.
Так он шел целое тысячелетие или, может быть, вечность, не важно. А как пришел, водки ему сразу дали, и он забылся.
- Откуда ты знаешь, что Лермонтов жил именно в этой квартире? – спросила я.
- Ну известно же, что он выходил на балкон, когда писал «Смерть поэта», а единственный балкон во всем доме – наш.
Мы постояли на лермонтовском балконе, и я заметила, что у сержанта странно подрагивают руки.
- А, да это в Чечне ранили, - сказал он равнодушно.
- Значит, пенсию военную получаешь?
- Не, ничего не получаю. Это подствольную гранату в доме, куда мы зашли, кто-то кинул, я парня другого рукой прикрыл. Ранение не сильное было, оно не записано, чтоб статистику не портить, - сказал он еще более равнодушно и обыденно. – На выбор предложили – в госпиталь или домой в отпуск на месяц. Поехать домой –лучшее, о чем вообще было можно мечтать.
Поехал он, конечно, не сам по себе, а на попутном самолете с гробами. Гробы ехали в подмосковные Люберцы, и сердобольные люди сказали сержанту:
- Сходи на похороны, хоть поешь там, сытый поедешь.
Но он не пошел.
- На Казанском вокзале стоял полумрак, хоть и день был. Все люди вокруг выглядели как беженцы, воздух такой грязный был, военные разных родов войск ходят, в подземном переходе увидел двух милиционеров, они задержали парня с пистолетом, мне показалось, что я как будто и не уезжал никуда с аэродрома Северный в Грозном. А документы проездные мне дали по первому классу, в поезд захожу – белье застелено и еда в прозрачной коробке. Как будто и нет Чечни.
Вы спросили меня, что больше всего поразило в мирной жизни. Легкость ее, которую я уже и забыл. Легкость того, как люди используют далекую войну. Я вышел из метро рано утром, и там тетка такая бомжатская стоит, деньги просит, сын, говорит, у меня в Чечне погиб, а я вижу, врет она, ну вот знаю, что врет, просто использует что-то такое далекое, что можно использовать. Думаю – в морду, что ли ей, дать? Не дал, мимо прошел молча.
Старший сержант дошел до дома, переоделся во дворе в дембельскую франтоватую форму и пошел к маме. А потом все три оставшиеся недели отпуска беспробудно пил.
- А что ты первое вспоминаешь при слове «Чечня?»
- Грязь. Непролазную грязь и отсутствие воды. Мы так новичков отличали - они все чистые были, а мы вонючие и заросшие…
-А ненависть была?
- Нет, не было. Там ведь мне никто ничего плохого специально не желал, скорее, это я им желал. В конце концов, не они же ко мне пришли. Просто оно само так получается и в армии, и на войне…
- Расскажи мне еще про войну, - прошу я. И он рассказывает. Спокойно так рассказывает, выдают его только прикуриваемые одна от одной сигареты.
- МЫ ЗАШЛИ в какую-то пустую квартиру, она была уже вся разграблена, а посредине висела клетка, и в ней лежали сгоревшие волнистые попугайчики, у них посередине спин была жженая полоса. Я вообще животных там больше жалел чем людей. Мне казалось, что люди сами как-то выберутся, а животные нет. Когда на кухне работал, у меня была трехногая собачка там и два котика. Крыс еще там здорово много было, нам приводили из подвалов детей, покусанных крысами.
- У НАС БЫЛ начмед, он читал нам лекции, как бороться с психикой. Говорил, что всегда мозг нужно чем-нибудь занимать, чем угодно, только чтобы об ЭТОМ не думать. Он делал книжицы, заставлял нас заучивать анекдоты и стихи.
- НАС ОТПРАВИЛИ в район совхоза имени Ленина на усиление. В советские времена там была птицеферма, и можно было поехать, купить курицу, и прямо при тебе ей рубили голову. Там памятник стоял разрушенный, на постаменте еще остались ноги вождя, я узнал их по ботинкам и остаткам плаща. Костер вечером развели, я так около него рядом с пулеметом и уснул. Я уже был младший сержант, борзый карась. Просыпаюсь – все вокруг сверкает и грохочет, если бы я встал – точно бы меня кончили, а я в выгребную яму пополз, там рядом была. Потом чеченские голоса раздались, и я нырнул в нее, а они стали сверху мертвых бросать. Один так у меня на ногах и лежал…
Не знаю, сколько я лежал, пока русскую речь не услышал, потом уж мне сказали, что больше суток прошло. Я хотел крикнуть, что я здесь, но не мог ни слова сказать. Молча выбрался. В себя вроде как стал приходить, шепчу, там люди в яме, а мне в ответ – да тут везде люди. Ну а потом меня отвели в палатку, осмотрели, коленки постукали, глаза вправо-влево покатал, головой подергал – да и в часть пошел. А командир потом сказал, а мы думали, что хана тебе.
ТАМ БЫЛ один отряд ОМОН, мы его называли японский, глаза у них такие были, так на их блокпосту ковры висели, видики стояли, хрусталь. Как князья жили.
А ПОХОРОНАМИ очень часто бомжи занимались, их там много было откуда-то, им маски раздавали, вот они собирали трупы и во дворах хоронили. А как-то раз у церкви, она разрушена была, разгружали машину с гробами, и мы все шутили, что это, может, для нас.
P.S. В архиве я выяснила, что во времена Лермонтова дом был двухэтажным, и поэт, получается, жил не в квартире старшего сержанта морской пехоты в отставке, а этажом ниже. Только это уже не имеет никакого значения.
Это был отрывок из моего очерка ЛЕРМОНТОВЪ. И я совсем не хочу записывать воспоминания новых старших сержантов...
Примечание от 23 июля 2025 года:
Мы все больны войной. И чем больше она забирает жизней, тем больше я ее ненавижу.
Все, кто начинают войны, преступны.
Это они заставляют обычных людей становиться убийцами. Вольными или невольными - не важно, важно - убийцами.
Это и есть наше общее наказание за то, что мы допустили войну.
С ним мы и будем жить.
P.S. Снимок этот я сделала в Макеевке 29 или 30 марта 2014 года.
