Уникальная хронология предвоенных и военных дней и часов украинской войны от первых лиц — людей, которые олицетворяют собой Америку и Запад.
Перевод блестящей работы группы журналистов американского издания POLITICO.
Часть четвертая ( из пяти)
⸻
Глава IX. Вооружая Украину
Весна – лето 2022 года
Ллойд Остин, министр обороны США:
Когда стало ясно, что Киев устоял, мы переключились с “помочь выжить” на “помочь победить”.
Президент сказал просто: «Теперь нужно, чтобы Украина могла не только защищаться, но и наступать».
Антони Блинкен, госсекретарь:
Каждый день шли новые запросы: системы ПВО, гаубицы, беспилотники, бронетехника.
Мы координировали всё через формат “Рамштайн”.
Он стал своего рода штабом мировой поддержки Украины.
Джейк Салливан, советник по нацбезопасности:
Главный вызов был в скорости и совместимости.
У Украины — советская техника, у нас — натовская.
Но украинцы осваивали новые системы невероятно быстро.
Инструкторы в Польше и Германии удивлялись: “Они учат, как будто от этого зависит их жизнь.”
И действительно — зависела.
Генерал Марк Милли, председатель Объединённого комитета начальников штабов:
Я видел, как создавалась новая армия прямо в ходе войны.
Из хаоса первых недель родилась дисциплинированная, мотивированная сила, способная координировать удары, анализировать разведданные, принимать решения мгновенно.
Это был феномен.
Лора Купер, Минобороны США:
Каждый день — новые сводки.
Мы следили, какие вооружения доходят, где нужны конвои, где задержки.
В мае отправились первые тяжёлые гаубицы M777.
Это стало переломом. Украинская артиллерия впервые начала превосходить российскую по точности.
Аврил Хейнс, директор нацразведки:
Россия теряла тысячи единиц техники.
Но её стратегия оставалась прежней — разрушить инфраструктуру, подавить волю.
А воля только крепла.
Билл Бёрнс, директор ЦРУ:
Путин стал раздражён и замкнут. Его окружение боялось говорить правду.
Он считал, что “время работает на Россию”.
Мы же видели обратное — с каждым месяцем фронт становился для него обузой.
Лиз Трасс, министр иностранных дел Великобритании:
Мы в Лондоне тогда говорили:
«Каждая пушка, каждый дрон, каждая радиостанция — это шаг к миру. Потому что без силы не будет переговоров».
Британцы понимали украинцев инстинктивно.
Эмили Хорн, спикер СНБ:
В Вашингтоне ощущение было почти военное.
Белый дом работал как оперативный центр — брифинги, графики, координация союзников.
Мы понимали: эта война проверяет не только Украину, но и всю систему коллективной безопасности.
Виктория Нуланд, замгоссекретаря:
Мы начали создавать коалицию снабжения: Канада, Нидерланды, Польша, страны Балтии.
Все хотели участвовать.
Это была редкая для дипломатии энергия — ощущение, что ты делаешь не политику, а историю.
Далип Сингх, экономический советник:
На экономическом фронте происходило то же.
Мы ограничили поставки микрочипов, авиационных компонентов, технологий нефтедобычи.
Через несколько месяцев Россия уже не могла производить даже танки в прежних объёмах.
“Высокоточное оружие” у них стало заканчиваться.
Анн Нойбергер, замсоветника по кибербезопасности:
На цифровом фронте Украина к тому времени превратилась в крепость.
Российские атаки продолжались, но всё чаще заканчивались ничем.
Это была совместная победа инженеров и аналитиков по обе стороны Атлантики.
Генерал Милли:
В июне я сказал: “Мы увидим момент, когда Россия перейдёт от наступления к обороне”.
И действительно — к концу лета фронт застыл.
Украина не проиграла, а значит — уже выиграла первую половину войны.
Бёрнс:
В этот момент началась подготовка к тому, что позже назовут “контрнаступлением”.
Украинцы не просили чудес. Они просили возможность самим изменить баланс.
Блинкен:
Президент Байден сказал нам:
«Каждая поставленная гаубица — это не просто металл, это доверие».
И добавил:
«Пусть весь мир увидит: когда демократия под ударом, свободные народы помогают друг другу».
Файнер:
Весна 2022-го была временем невероятного единства.
Даже скептики поверили, что Украина способна отбиться.
Это изменило всё — и политику, и общественное сознание.
Остин:
Когда я в июле приехал в Киев, я сказал Зеленскому:
«Ваши бойцы доказали, что героизм — это тоже стратегия».
Он улыбнулся и ответил:
«А ваша поддержка — это тоже оружие».
⸻
Глава X. Санкции и изоляция
Лето – осень 2022 года
Далип Сингх, заместитель советника по международной экономике:
К середине лета мы видели, что финансовые меры начинают работать.
Рубль стабилизировался искусственно, но экономика трещала.
Импорт рухнул, промышленные предприятия останавливались, бюджеты регионов пустели.
Уолли Адейемо, замминистра финансов:
Мы разработали систему “умного давления”: не хаотичные удары, а точечные, с постоянным наращиванием.
Каждый новый пакет санкций — как виток спирали, глубже и больнее.
Антони Блинкен:
Главная идея была в том, что Путин не сможет вести войну, если не сможет платить за неё.
Отрезать его от технологий, валюты и репутации — это тоже фронт.
Лиз Трасс, министр иностранных дел Великобритании:
Мы вели переговоры даже с теми, кто обычно дистанцируется от западной политики.
Сингапур, Южная Корея, Австралия, Чили — все понимали: это не “европейская война”. Это проверка принципа.
Аврил Хейнс, директор нацразведки:
Мы видели, как Россия теряет специалистов.
Сто тысяч человек покинули страну за первые месяцы — инженеры, программисты, исследователи.
Это был “отток мозгов” в прямом смысле.
Билл Бёрнс, директор ЦРУ:
Путин всё больше замыкался. Его мир сужался до нескольких охранников, старого кабинета и телевизора.
Он стал заложником собственной пропаганды.
Разведка перестала приносить ему правду, только формулы лояльности.
Джейк Салливан:
Когда российская армия оставила Херсон, мы поняли, что это не просто поражение — это начало распада их наступательной логики.
Теперь они могли только удерживать.
Генерал Марк Милли:
Я сказал тогда на одном из брифингов:
«Исторически армия, перешедшая к обороне, уже проиграла своё политическое будущее».
Виктория Нуланд:
На дипломатическом уровне изоляция стала почти полной.
Даже те, кто раньше говорил о “нейтралитете”, начали избегать встреч с российскими представителями.
Страна, когда-то сидевшая за всеми столами переговоров, вдруг осталась одна.
Эмили Хорн:
Мир устал от Путина быстрее, чем ожидали даже его критики.
В ООН его представители выглядели как из другой эпохи — громкие, агрессивные, неубедительные.
Никто больше не верил их словам.
Салливан:
Когда осенью Россия объявила “частичную мобилизацию”, стало ясно, что Кремль проиграл и внутри страны.
Ты не мобилизуешь народ на войну, в которую сам перестал верить.
Бёрнс:
Наши аналитики сказали тогда фразу, которую я запомнил:
“Путин выиграл битву за страх, но проиграл битву за будущее.”
⸻
Глава XI. Перелом
Зима 2022–2023 года
Антони Блинкен:
Эта зима была решающей.
Украина выстояла, Европа не замёрзла, и миф о «непобедимой России» окончательно рассыпался.
Джейк Салливан:
Мы видели, как украинцы не просто обороняются, а начинают планировать контрнаступление.
Это уже был другой этап — уверенность, что страна может вернуть своё.
Генерал Пол Накасоне, АНБ:
К этому времени украинская система связи и разведки стала одной из самых эффективных в Европе.
Сотни операторов, аналитиков, дронов, спутников.
Они видели поле боя лучше, чем сами россияне.
Лора Купер, Минобороны:
Было ощущение, что война изменила даже понятие союзничества.
Не “мы им помогаем”, а “мы с ними”.
Это разное чувство — и оно стало цементом новой коалиции.
Билл Бёрнс:
Путин надеялся, что зима принесёт Европе кризис.
Но случилось обратное: континент впервые за десятилетия ощутил внутреннюю силу.
Люди начали воспринимать солидарность как форму сопротивления.
Аврил Хейнс:
Наша разведка показывала: Россия теряет не только солдат, но и волю.
Сопротивление превращалось в рутину, а Украина — в легенду.
Виктория Нуланд:
Каждый раз, когда мы встречались с украинскими дипломатами, я чувствовала одно — они устали, но не согнулись.
Это был тот самый “уставший героизм”, который рождает новую страну.
Генерал Марк Милли:
Я говорил коллегам:
«Когда страна готова умереть за свою свободу, ты не можешь победить её ни танками, ни ракетами.»
Блинкен:
Президент Байден тогда сказал на одной из закрытых встреч:
«Мы не просто защищаем Украину. Мы защищаем идею, что сила не может быть последним аргументом человечества.»
